Было это не давно, а совсем недавно, даже можно сказать в наши дни. На огромном болоте, протянувшемся на тысячи верст, стоял большой город, и жило в том городе много разной живности. Город этот назывался Мошква. Когда его так назвали, никто уже не помнит, но один ученый из этого города, занимающийся наукой с мудреным названием — топонимика, установил, что когда-то на этом месте водилось много кровососов и в том числе разных мошек числа не счесть. Так вот, лягушки, которых в тех болотах также было видимо-невидимо, очень любили этих мошек кушать и как только завидят какую из них, так от избытка чувств, сразу же начинают кричать: «Мошка ква, мошка ква!» Позже слог «ка» как-то сам собой выпал из названия и осталось лишь Мошква.
Жили-были в том самом городе две лягушки, одну звали Кваван, а другую Квиван Квиванович. Обитали они неподалеку друг от друга и нередко встречались на улице, где выгуливали своих домашних животных. У Квавана была свирепая медведка породы бультерьер, а у Квивана Квивановича — беспородный кузнечик-дворняжка. Кваван был хорошо упитан, шея у него была гораздо толще головы, он принадлежал к категории так называемых «новых земноводных» и имел среди братвы кликуху: «Саламандер». Так его прозвали за то, что однажды братва из чужой мочажины подожгла Квавана в собственном шестисотом прыгокате, но он чудом остался жив и даже нисколько не обгорел. В другой раз его скинули с моста в сточную канаву, переполненную ядовитыми отходами, но и тогда Кваван уцелел, лишь кожа слезла с него чулком, как у змеи. После этого товарищи и окрестили его Саламандером.
-Ты, говорят, братан, в огне не горишь и в дерьме не тонешь, ха-ха, ну прямо Саламандер какой-то.
А Квиван Квиванович был как раз тем ученым, который разгадал происхождение названия города Мошква. Был он худощав и сутул, с тонкой шеей от постоянного недоедания. Всю трудовую жизнь он проработал в одном НИИ, где полностью посвятил себя изучению происхождения названия родного города. По этой теме защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию.
Хоть и были эти лягушки во всех отношениях разными, но, тем не менее, любимым местом для прогулок с домашними животными у обеих был берег ближайшего озера, точнее не весь берег, а небольшая его часть, а если быть еще более точным, маленький пятачок суши, на котором вся трава была вытоптана многочисленными рыбаками, частенько ловившими там ротанов, поскольку другой рыбы в этом озере не водилось.
Из-за отсутствия высокой травы берег был удобен для лягушиных дефиляций, поскольку ничто не мешало им совершать неторопливые прыжки. Более того, рыбаки имели свойство забывать там много всякой всячины - и консервные банки, и пластиковые пакеты, и остатки пищи, и разнообразные бутылки, на дне которых оставалось иногда несколько капель волшебной жгучей жидкости. В детстве самые отчаянные лягушки, будучи еще совсем маленькими хвостатыми лягушатами, залезали в эти бутылки, чтобы отведать чудесной дурманящей влаги. Некоторые после этого так и не смогли выбраться оттуда живыми, упившись до смерти.
И вот как-то раз, в один чудесный летний вечерок, прогуливались Кваван и Квиван Квиванович со своими домашними насекомыми по этому самому месту. Настроение у обоих было вполне удовлетворительное. Неспеша прыгая по привычному маршруту, они вдруг наткнулись на неожиданное препятствие — перед ними стоял огромный параллелепипед, на котором было написано крупными яркими буквами «Молоко коровье, 1 литр». Как вы уже догадались, это был бумажный пакет с молоком, случайно, а может и, наоборот, оставленный кем-то из рыбаков (кто же пьет молоко на рыбалке!) Наверху пакет был широко открыт.
Саламандер сразу же почувствовал, что тут можно хорошо поживиться и поэтому закричал:
-Это я его первый увидел, это моя добыча!
Квиван Квиванович пытался было робко возразить, что, мол, нашли его вместе и поэтому не мешало бы разделить содержимое поровну, хотя, впрочем, он согласен и на меньшую долю. Но под взглядом Квавана и его медведки, готовой в любую минуту кинуться на кузнечика и его хозяина, сразу же притих. Саламандер, привязав свою медведку-бультерьера к стволу ближайшего тростника, стал скакать вокруг пакета, пытаясь запрыгнуть внутрь. Из-за толстого живота это удалось ему не сразу, а с седьмой или восьмой попытки. С трудом перевалившись через край пакета, он тяжело плюхнулся в белую жидкость, которой тот был заполнен почти доверху.
Вначале Кваван несказанно обрадовался такому количеству молока и начал его жадно пить огромными глотками. Но насытившись и проплыв несколько кругов по поверхности молочного бассейна, он вдруг понял, что обратно ему не выбраться. Гладкие вертикальные стенки пакета уходили далеко вверх, не оставляя никаких надежд на спасение. Все попытки достать дно и оттолкнуться от него оказались тщетны. Отяжелевшее от изрядного количества выпитого, тело неудержимо тянуло ко дну. От предчувствия близкой гибели холодок пробежал по хребту раздувшегося Саламандера, а затем и во всех членах его появилась приятная слабость. Он закрыл глаза, перестал сучить лапками и начал медленно опускаться на дно. Откуда-то издалека до него стала вдруг доноситься тихая похоронная музыка.
- Вот и все, - подумал Кваван, - должно быть я уже перехожу в мир иной.
Но умирать в самом расцвете жизненных сил, одному, и вот так нелепо, ну уж нет! И он, резко встрепенулся, заорал во все горло:
- Эй, Квиваныч, сигай ко мне, тут хватит и твоему тощему брюху!
Загрустивший было, несчастный ученый сильно обрадовался неожиданному благородству нового земноводного. Он был очень легкий и поэтому сразу же запрыгнул в пакет. Поначалу Квиван Квиваныч также стал жадно пить молоко, но, не успев насытиться, понял, что попал в серьезный переплет. В горле у него сразу же встал комок, и его с испугу стошнило кислой творожной массой. И вот теперь уже вдвоем стали лягушки плавать вдоль скользких стенок пакета, тщетно пытаясь выбраться.
Долго ли, коротко они плавали, но вспомнил вдруг Кваван, что в детстве читала ему матушка сказку о двух лягушках, попавших в кринку с молоком и как одна из них, более мужественная и умная, не поддалась панике и не утонула. Она барахталась в молоке до тех пор, пока не сбила лапками большой кусок масла, взобравшись на который, смогла вылезти из кринки. Обрадованный этим воспоминанием, он подумал, что вот так же, как смелая лягушка из сказки, должен спастись и он. И тогда Саламандер закричал Квивану Квивановичу:
- Эй, профессор, хоть ты и ученый, а дурак! Не знаешь, что из молока можно сбить масло. Давай, шевели шустрей ластами. Вдвоем мы быстро собьем большой, как айсберг, кусок, а там, как говорится, дело в шляпе!
Но учёный давно понял, что масла им не сбить, в отличие от тупого Квавана он помнил, что в сказке лягушка сбила масло не из молока, а из сметаны. О чем он грустно и поведал Саламандеру. Тот чуть не захлебнулся от таких неутешительных слов. Но, поплавав немного и успокоившись, он решил, что он, и только он, несмотря ни на что, должен выбраться из этого проклятого молока. Он молод, богат, у него много ценных вещей, а тому задохлику все равно терять нечего - подохнет не от голода, так от чахотки. И вот, подплыв к Квивану Квивановичу, Саламандер взобрался на него, как на кусок масла, поднапрягся и скакнул вон из пакета. А изрядно утомленный длительным барахтаньем ученый, получивший, к тому же, сильный удар по голове толстыми лапами Квавана, потерял сознание, пошел ко дну и утонул.
Выбравшись из коварной западни, Саламандер кинулся на радостях со всех ног домой, сразу же забыв про товарища по несчастью. Жирная, косолапая медведка рвала из его скользких лап поводок, злобно тараща свои маленькие подслеповатые глазки на встречных прохожих. Вернувшись к себе в роскошную квартиру, Кваван поведал своим родным и друзьям о своих злоключениях. Он рассказал им ту старую сказку, которую в детстве ему читала матушка. Только в этот раз мужественный лягушкой был сам Саламандер, а слабовольной — Квиваныч, якобы не захотевший бороться за свою жизнь до конца.
В большом городе на болоте, именуемом Мошквой, все осталось по-прежнему и только ставшими уже прохладными осенними вечерами грустно стрекочет в траве одинокий кузнечик-дворняжка, безутешно тоскуя по своему погибшему хозяину.
